Нарандж. Часть 3. Прогулка

Нравится

Галинка с Малкой вышли на улицу. На дворе стояла прекрасная солнечная и нежаркая погода. Ветерок освежал лица женщин, шевелил листочки на деревьях. Субботний день склонялся к вечеру, и улица была пустынной в это время. Они шли по дороге, и Галинка с интересом разглядывала красивые виллы, окруженные садиками и огороженные невысокими, а кое-где и массивными каменными оградами.
Когда-то на месте этих вилл, ресторанчиков и нескольких многоэтажных домов, нарушавших гармонию этого местечка, простирались апельсиновые поля.
Малка рассказала Галинке, что ее семья жила в то время в небольшом деревянном домике, представлявшем по сути одну 20-метровую комнату. Джако и Белина поженились в родном Измире и сразу после свадьбы поехали в Израиль. Позже к ним присоединился брат Беллины Нисим. А потом к сестре примчался и 15-летний Давид, сбежавший из кибуца Эйн ха Ям, где его, приехавшего по программе «алият ха ноар», поселили с другими ребятами.
Малка показала Галине заросший травой участок с деревьями — место, где когда-то стоял их деревянный дом.
— Зачем же вы продали землю, ведь она постоянно дорожает, — удивилась Галинка.
— Родители хотели купить квартиру в новом, только что построенном доме, и им нужны были деньги. а денег не хватало. 
Вначале  Джако трудился на апельсиновой плантации. Ему дали в подручные осла, он приобрел на базаре широкополую шляпу и взялся за работу: складывал в ящики апельсины, которые девушки, работавшие в поле, срывали с деревьев, и вез их на ослике в хранилище. А потом Джако пересел на трактор, а его заменил Давидико, который тоже купил себе широкополую шляпу, а потом он ушел в армию, — завершила, улыбнувшись, рассказ Малка и смахнула рукой капельки пота со лба. Она вдруг почувствовала слабость: опять Малка не спала ночами, сидя возле матери и 2 недели не выходила из дома. А когда они с Галиной пошли гулять, то она потеряла равновесие и чуть не упала.
Малка  принялась срывать плоды наранджа, а Галинка ей помогала. Потом они шли обратной дорогой, держа в руках горькие апельсины, а Малка еще отвернула полу кофты и положила в нее несколько штук.
Ни она, ни Галинка, не знали в тот момент, что высыпанные Малкой на стол из кофты горькие плоды наранджа так и останутся лежать на столе, и уже никто и никогда не станет делать из их шкурок варенье.  
 Романия.              
 А в это время Романия, взобравшись с ногами на кровать в своей гостиничной комнате, предназначенной для рабочих, пыталась читать, но у нее ничего не получалось, так как она все время размышляла над серьезным вопросом: а чем в это время занимается Давид?
По субботам после завтрака они обычно ехали навестить его взрослых детей, и лучшим моментом в этих путешествиях была дорога.
Романия погрузилась в воспоминания. Перед ее мысленным взором бежала петляющая в горах дорога: они ехали с Давидом на пикник по приглашению его дочки и ее друзей.
И вот она вышла из машины, осторожно ступая в туфлях по камешкам и зеленой траве: наконец они, опоздавшие, нашли место сборища. Романия была одета в  бордовое трикотажно-шелковое платье, которое мягко струилось по телу, обнажая стройные ноги в прозрачных черных чулках.
Возле двух мангалов колдовали четверо молодых мужчин, женщины, смеясь и  болтая, накрывали на стол, одновременно покрикивая на детей и собак. Романия присела на краешек деревянной лавки, она чувствовала себя скованно в чужой компании, в нарядном платье, совсем не подходящем для пикника на природе, но ведь им позвонили в последний момент. Взглянув на Давида, который чувствовал себя  еще более неловко, взяла себя в руки.
— Знакомьтесь, кто не знает: это мой отец и его подруга,- объявила Лиз.
Сначала за стол рассадили всех детей. Женщины стали разносить салаты, солености, сладкий красный перец, питы. Разгоряченные огнем мужчины приносили охапки нежных куриных шашлыков на палочках и острые поджаренные на огне сосиски. В конце концов, как водится, женщины расселись вперемежку с детьми, следя, чтоб их чада насытились и пошли играть. Открыли вино.
— Смотри, Весела, твое любимое, — удивился Давид. Он и сам не заметил, как назвал ее по имени. Ведь на самом деле у этой часто витающей в облаках и грустящей девушки было веселое имя — Весела. «Весела невесела — голову повесила» улыбнулась.
Красное вино в пластмассовом стаканчике, солнце в пластмассовом стаканчике, греющее макушку этой высокой зеленой горы и жар внутри нее.
Зеленые горы внизу, синее небо вверху. Смотря на красивый пейзаж, Весела медленно жевала кусочки мяса, подкладываемые ей  в тарелку. Простые радости, как хорошая еда — это и есть счастье, так что же счастье?
На другом конце стола девчонки разлили водочку. В основном, все они работали в одной большой торговой сети. Она не запомнила их имена, да и не пыталась запомнить. Из всей компании она знала только разведенную дочь Давида, двух ее девчонок почти на выданье и ее подругу с мужем.
Разговор вертелся вокруг работы.
— Ты представляешь, приходит мужик — лощеный, пожилой, а рядом «ципа» такая лет 18 — ну: грудь, бедра, личико – все при ней, и таким уверенным тоном: шторы хочу вот эти – нежно розовые, и ортопедические подушки, и вот это покрывало, и вазу, и еще, и еще…
— А этот как вынет пачку денег, и давай платить — и все наличными, наличными…
Мужичок израильтянин, но живут они в Италии, а здесь у него тоже квартира, и он хочет ее обставить в соответствии с ее желаиями.
— А ты видела, как одна из соседнего отдела — лет сорока — хлопнулась в обморок, «амбуланс» вызывали.
— Ну да, перед Песахом работы невпроворот, я наверное 5000 рубашек сложила после покупателей: ведь все перебирают, после этого ни разогнуться, ни согнуться, — говорила дочка Давида.
— А эти выходы на работу по субботним вечерам… Хоть бы меня в эту субботу не вызвали… Пусть бы этих русских ставили, им все равно, суббота, не суббота, или эфиопок, ну «олимок», словом.
— Тихо!, — вмешалась до сих пор молчащая Весела:
— Я хоть и не русская, но «олимок» в обиду не дам.
Женщины расссмеялись: смотри тихоня тихоней, а за себя постоять может.
Весела почувствовала себя своей, она спокойно молчала, изредка вставляя слово в разговор.
Мужчины закончили возню с шашлыками, женщины засуетились, освобождая им конец стола в тени, и расставляя остатки салатов, хумус, икру. На столе появилась непочатая бутылка водки. Женщины окружили мужей, прислушиваясь и участвуя в разговоре.
Давид — старше всех по возрасту, изображая собой картину «осень патриарха», уселся в  стороне на белый пластмассовый раскладной стул. Вокруг него расселись полукругом дети, и он разговаривал с ними, потом ребятам надоело, они встали и ушли. Давид остался один. Весела сидела в компании: вроде бы вместе с ними, а вроде и нет и изредка поглядывала на одиноко сидящего Давида, но не подходила к нему. До тех пор, пока дочка его не сказала: «подойти к отцу, чего он там один».
Весела  встала — раскрасневшаяся от вина и солнца, черноволосая, в своем бордовом до колен платье, на котором играли солнечные блики, и медленно пошла к Давиду, неся внутри все тот же огненный шар. Давид с какой-то робостью поднял на нее глаза, и в них засветилась благодарная радость.
— Когда же все стало портиться? – подумала Весела, медленно возвращаясь из воспоминаний. Он по камешку строил  их новую жизнь, рисуя  в перспективе если не свадьбу, то совместное будущее.  Но оно не состоялось.
Продолжение следует.

Нравится