Художниками становятся в Хайфе
18.08.2013
Царевна — Лебедь Оксаны Моложановой
Внучатая племянница Татьяны Маркус, удостоенной звания Героя Украины, Оксана Моложанова взяла кисточку в руки уже по приезде в Хайфу. И вот что из этого получилось.
Рассказывает художница:
— В третьем классе учили сказки Пушкина. И первая репродукция была врубелевская «Царевна-Лебедь». Я когда увидела эту Царевну-Лебедь… Я запомнила ее на всю жизнь. И я могу сказать, что мой интерес к живописи начался с врубелевской Царевны-Лебедь. Это моя Царевна-Лебедь. Кстати, сама Леда жила в ручье, и вот эти морские рыбки слушали ее песню и преносили ее из ручья в ручей. Представляешь, что такое быть потрясенной Царевной Лебедь… Эта любовь к Врубелю у меня сохранилась до сих пор. Это совершенно другой лебедь. Во-первых, это не лебедь, а девочка. И еще — этот антураж. Эти рыбки. Это взгляд ее такой – царевны. Полет вот такой, и эти пижмы, написанные в виде перьев, платье, которое вокруг нее в воде растворилось.
— А откуда это полет прозрачных тканей, романтических складок?
— Мы как-то шли с дня рождения с моим другом. Смотрим — около мусорника стоят такие красивые баулы. Это меня заинтересовало. Оказалось, что какая-то пошивочная мастерская выбросила целую кучу тряпочек каких-то, недошитых платьев. Надо было видеть, как мы тащили эти тяжелые тюки домой. У меня теперь дом забит этими «пижмами». Если ты посмотришь на фотографии, увидишь, что мы все в фате. Ведь каждой женщине фата к лицу. Эти волны, кисея. Мы это, конечно, дотащили. Там наверное килограмм 20 было. Очень тяжелое. Но теперь оно у меня хранится. Я ворчу. Но у меня все фотографы берут напрокат.
Портрет «Мужчина в голубом» — одна из моих первых работ и эксперимент с красками
— В этой девушке я почувствовала что-то романтическое. Отсюда и наряд, и замысловатый тюрбан на голове.
А эта капуста совсем как букет цветов!
— Мой муж режет фигурки из дерева.
— Иудейские горы – вечерний свет. Была ненастная погода, и меня потряс этот пробившийся сквозь тучи луч солнца. Знаешь, как в Израиле бывает? Воздух просто прозрачен.и замечательные, любимейшие розовы горы. Помнишь, мы говорили с тобой, что я вообще считаю, что Израиль – розовая страна.
— А это Кишон!
— А вот еще работа – «Странники». По-секрету скажу: меня так замучила моя семья: «борщ свари, то сделай и это тоже сделай» (а я вот с этими кистями и хочу рисовать!), что я решила изобразить их в виде слепцов.
— На этом портрете — Влад — мой очень хороший друг. Как-то мы сидим, и я его спрашиваю: чего ты какой-то потерянный. И он рассказывает, что «ты не знаешь, а я же близнец». При родах он родился 7-месячным, а его брат-близнец умер. И вот в последнее время он почему-то все время думает, как бы сложилась его жизнь, если бы у него был брат… А мне вообще нравится его фактура. Когда я задумала этот портрет, то решила, что основная идея: брат-близнец, а потом вспомнила миф о диокурах о Касторе и Полидевке. Их мама была знаменитая Леда, та знаменитая Леда. Греки видели Диоскуров в созвездии Близнецов. По наиболее распространённому версии, отец Кастора — Тиндарей, а отец Полидевка —Зевс. Вследствие этого первый смертен, второй бессмертен. И вот Влад тоже с таким сожалением смотрит. Люблю такие вот моменты.
— Трудно вынести взгляд мужчины с портрета друзской семьи Самир…
— Эта картина была написана мной сразу после операции в Газе «Литой свинец». Я как раз тогда я получила премию Штрука за картину «Ожидание» (с которой и начался триптих, посвященный моему восприятию войны), и тут услышала о трагическом случае, всколыхнувшем Израиль — гибели друзского солдата Юсуфа Самира – ефрейтора ЦАХАЛа, джип которого взорвался за несколько часов до объявления перемирия. При посредничестве хайфского муниципалитета я связалась с семьей Юсуфа Самира. Они согласились со мной встретиться. Конечно, нелегко мне было в тот момент говорить о портрете. Мы пришли с фотографом и попросили их попозировать. Мать была в тяжелом состоянии. И мне нужно было в эту минуту их собрать, мобилизовать, чтобы вызвать на лицах то выражение, которое я увидела в первую минуту: ее сломленность и его несмиренность: «Почему я?! За что?» Надо было фотографировать отдельно руки, отдельно лицо, общий план.
— Как ты писала этот портрет?
— Жутко тяжело. Я даже болела. Я долго писала этот портрет. Уменя было 3 или 4 варианта его варианта. Теперь я смотрю и понимаю его взгляд, и зрители чувствуют то, что я стремилась передать. Для меня это высший пилотаж: мне не надо объяснять о чем работа.
До настоящего времени мы общаемся с Самиром Моади. Он благодарен за то, что работа не дает забыть о горе их семьи. Они не хотят, чтобы их сын ушел вот так просто. Чтобы приходили люди, которые отправляют сыновей своих на войну. Для него важна эта память, он гордится своим сыном. Не проклинает войну: солдат, есть солдат. Но напомнить о войне и погибших – это важно для него. Я лично писала этот портрет с другой точки зрения. Не только увековечить память. Ты видишь: у него в руках нет портрета сына, фотографии, это не мемориальный портрет, это отношение человека к потере. Вот он смотрит в глаза: он не смирился, у него сжаты крепко руки: он не смирился. А она — само смирение. Световое решение картины, разделенную на светлую и темную части, подчеркивает различие в их отношении к потере.
Триптих: картина «Еврейская мадонна»,» Ожидание» и портрет друзской семьи Самир — демонстрирует связь времен, пережитых людьми войн, сопровождавшихся потерями. Мне не хотелось говорить о войнах горами трупов или портретами убитых, но тех, кто остался в живых. Я хочу, чтобы зритель посмотрел им в глаза. У меня есть 5 вариантов этого холста. Я не могла дойти до момента истины, когда не просто страшно, а ранит смотреть в глаза. Если кого-то это остановит, я буду счастлива, что не зря работала.
— За портрет «Ожидание» — женщины, ждущей своего ребенка — я получила премию Штрука. Сам эпизод случился в Хайфе в начале Второй Ливанской. На Хайфу неожиданно посыпались ракеты. Я забежала в подъезд. Мне бросилось в глаза лицо женщины. Она переживала за свою дочь, не отвечающую на телефонные звонки. Так возникла идея, а потом я попросила ее позировать для портрета.
— А кто послужил прообразом героя — пилигрима?
— Это портрет моего мужа, который вечно через стены ломится. Красиво или некрасиво, но там нарисована стена. Это мой спутник жизни. Мы живем несколько лет вместе. Он занимается скульптурой. Правда, вот уже 3 года он ничего не создает, так как он «пашет», потому что я должна писать. Потому что я не могу писать картины и еще мыть полы заодно.
Он талантливый человек, как я считаю. Он режет по дереву. В его скульптурах есть мысль. Он художник. Но художник – это ведь не профессия у нас. Типичный израильский вопрос: «Художник? А зарабатываешь ты чем?» Он работает, конечно. И вот он ломится в эту стену. И даже если он видит, как и мы, это будущее прекрасным, все равно там стена. А в последнее время со стены стала сходить штукатурка — все больше и больше. Но я специально повесила ключик надежды. Может, он найдет замочную скважину, чтобы открыть эту дверь. Человек-путник, пилигрим. Не теряет надежду. Со шваброй в руке, но будем считать, что это посох.
— Почему ты не продаешь свои портреты?
— На интернет-сайте, где свои работы выставляют художники со всего мира, я вхожу в 100 лучших авторов. В объявленном сайтом конкурсе, посвященный 65-летию Победы, я попала в 10 номинантов, работы которых должны были быть выставлены в Москве. А в Израиле меня никто не знает. Восприятие живописи и покупка картин — это вопрос израильской культуры. Я считаю, что наш зритель совсем не готов к восприятию и покупке соответственно. А что художника кормит? Это не должно быть хобби. Трагедия. В Цфате закрывается галерея. Люди уезжают из Цфата. Нет покупок. Вот Семен Слуцкий собирается в следующем году в Хайфу. Эта была одна из крупнейших галерей в Цфате…
— У тебя по-прежнему нет студии?
— Нет, мы по-прежнему живем в этой маленькой квартирке, и я продолжаю писать на кровати. Из-за больной ноги я не могу все время стоять. Я и холст – вместе мы не помещаемся, поэтому приходится сидеть на кровати. У меня люди заходят в квартиру, натыкаются на взгляды моих героев и не зная историю всего этого, думают, что у меня в жизни происходит что-то трагичное. Ведь за каждым образом на картине чья-то судьба, характер, то, о чем человек молчит…
На этой картине – моя подруга Аня. Она по натуре такой человек – умеет преображаться, умеет «делать лицо», застывший взгляд, так что у нее становятся такие вот безумные глаза.
— Я пишу и натюрморты. Кстати, увлекаюсь и фотографией
Вот несколько работ из серии «Невесты»
— Каждая женщина мечтает стать невестой и надеть фату
— А это моя семья
— И в заключение банальный вопрос о планах.
— Планов много. Покажу готовые картины и поговорим. Я не могу не рисовать. А ведь впервые я взяла кисточку в руку же в Израиле, в Хайфе.
Художник Сергей Сыченко – это тот человек, который меня втравил в эту живопись. Я думала, что просто похожу в группу какую-то. Просто порисовать – как отдых. И вот я впервые в жизни нарисовала натюрморт, мне он показался гениальным: ложка на ложку похожа, тарелка на тарелку. А преподаватель, который посмотрел на мою
работу, сказал: «Боже мой, как мне надоела бабья живопись!» Меня как переклинило. Он не знал , что я спортсменка, занималась легкой атлетикой, быстро получила травму (до сих пор мучаюсь), Но спортивный дух остался.
С художницей беседовала Татьяна Климович
Фоторепортаж автора
